ТЕКСТЫ
Текст из каталога несостоявшейся выставки
Почему все предметы у меня прозрачны? Сейчас я здесь, но в то же время я - везде, где находилась в своей жизни. Я остаюсь в пространствах людей, с которыми общалась, если я для них ещё существую. Когда я в своей мастерской, в одиночестве, рядом со мной прозрачности людей, которые жили здесь до меня, были здесь рядом со мной, будут после. Настоящее не уничтожает прошлое. Любой предмет не загораживает и не заслоняет то, что за ним. Всё хрупко и прозрачно. Существует и не существует.
Когда мне было девять лет, я думала: "Боже мой, мне никогда в жизни больше не будет девяти лет". Неповторимость каждого ушедшего дня. Быстотечность человеческой жизни - и своей собственной , и любого человека. Это, я помню, всегда наполняло печалью. Когда я читаю книги, даты чужих жизней я соотношу со своей и думаю: вот это я уже прошла, а вот это - нет. И я ощущаю время, которое было до меня, и время, которое будет после меня... И свою собственную жизнь - как маленькую светящуюся точку на некоем отрезке, начало которого мне известно, а конец не известен. Но всё это - очень скоро...
В юности я писала только с натуры. Мой мир живописи - это был мир художников, которых я любила. Период ученичества. Занятия живописью и моя непосредственная жизнь не пересекались, они шли параллельно. Мне нужно было понять, что есть я. Искать способы выразить это. "Откуда я знаю, что я думаю, пока я не скажу?" Я перестала писать с натуры. Почти год только рисовала, не боясь быть наивной, не боясь быть банальной. Я рисовала, чтобы выяснить, что наполняет меня. Тогда возникла серия "Персонажи и музыканты". Это - первые работы, за которые я отвечаю, как за свои. Незащищенность фигур в пространстве, неустойчивость равновесия... Я нащупывала состояния, которые выражали меня. Я научилась концентрировать их в нечто очень осязаемое. На это ушло около года. Наступил момент, когда я поняла, что атрибуты вокруг персонажей - ниточки, колокольчики, какие-то непонятные, свешивающиеся с неба штучки, шарики прозрачные - сами по себе уже содержат смыслы, ради которых я всё это делала - "персонажи" стали мне не нужны. Кроме того, необходим был более жесткий, свой язык для своих вещей.
Следующие холсты - "Натюрморты" из предметов узнаваемых и неузнаваемых. Вазы, подобия кристаллов, кубики ... - они не были самоценны, но составляли единое целое. Предметы возникали, поднимаясь снизу вверх, и спускались сверху вниз, как сталактиты и сталагмиты - относительность верха и низа была существенна для меня. Пространсто оставалось живописным, а отношение к форме стало более определенным.
После "Натюрмортов" - картины, которые я назвала "Аксиомы". Здесь уже нет узнаваемой предметности. Это - конструкции с внутренним звучанием, вполне реальные для меня, помещенные в пространство для меня также реальное. Это - моё пространство. Аксиомы были началом создания языка. Его первичные элементы - "буквы" - вошли во всё последующее. Меня волновало нечто, чему близки понятия - свет и острота: острота кристалла, стекла, бьющегося предмета. Так появились "Иллюзии". Предметность в них - предметность форм растительного мира и неких кристаллических структур. Они освещались изнутри. Свет, как персонаж. Луч падает на какой-то кристаллик и вдруг человек видит то, чего не видит обычно. После "Иллюзий" - "Прозрачные пространства". В них вернулись узнаваемые предметы - растение, сосуд, цветок. Но цветок, который может существовать только в моём мире. Замкнутое пространство - обычно угол какой-то комнаты, состоящий из прозрачных, просвечивающихся плоскостей (когда им угодно просвечивать, а когда нет, решается по внутреннему ходу холста), - размыкается окном в пространство бесконечное... - небо, море. Напряжение - в соотношении этих двух пространств.
"Аксиомы", "Натюрморты", "Иллюзии", "Прозрачные пространства"... Почти на десять лет исчезли люди из моих холстов. В 1983 году они потихоньку начали появляться снова. Но уже совершенно другие. Не просто хрупкие и неустойчивые, но прозрачные - светящийся контур места, которое человек занимает в пространстве. Что стояло для меня за этими изменениями в пластических знаках? Я прошла некоторый путь от мучительного переживания, несправедливости неизбежной собственной смерти, которое в юности кажется таким уникальным. От цветаевского "Ещё меня любите за то, что я умру" - к очень простой истине, что ведь все умрут и поэтому всех нужно любить. И по этой же причине - некому жаловаться! Все равны! А дальше у меня возникло ощущение человечества как единого организма, живущего в пространстве и времени, и в этом организме каждый крохотный человечек имеет своё пространство и своё время. Неважно - в прошлом, настоящем или будущем.
Почему я говорю об этом? Как умознительная конструкция это - банально. Но как единое, чувством и разумом, восприятие мира, это не только спасает меня, но и определяет моё видение, заставляя мой глаз видеть только то, что мне нужно. Когда, например, я писала серию "Метро" - мрачной московской зимой, в вагонах, где бесконечный поток людей был постоянным объектом моего напряженного внимания, мой глаз делал поразительные открытия. Попробуйте, глядя на толпу, увидеть одновременно только людей, стоящих в профиль. Понять разумом - не интересно. Но мой глаз это видел! И это - впечатление, которое нельзя объяснить словами. Ощущение, что касаешься тайны того, как Творец, не повторяясь, лепит одного за другим миллионы и миллионы... Я поняла некий "пластический модуль" человеческого лица и, не нуждаясь в натуре, могла непрерывно создавать лица, не повторяясь. Они настолько портретно убедительны, что, я уверена, такие люди, где-то живут...Но и это - уже прошлое для меня.
Сейчас меня интересует изображение бесконечного пространства. Нет границ, нет стен, только одно небо или небо и море. И Светочеловеки. И Светопредметы. Сущность их едина. Я понимаю, что задача моя странна и противоречива. С одной стороны, я хочу говорить о вещах неуловимых, лишенных актуальности и конкретности, но, с другой стороны, я ведь занимаюсь визуальной культурой, тем, что основано на способности человека видеть, и формы должны быть узнаваемы глазом. Это не символы смыслов, а живая и трепетная жизнь. И я на данный момент чувствую в себе силы решать такие задачи. Мне очень интересно жить, и я абсолютно не знаю, что буду делать через год, если я буду.
Москва, 1989 год
